Разумеется, монументалист и живописец З. Церетели представлен среди академических «тяжеловесов» по-настоящему удачными живописными работами. Ему иначе и не положено. Как известно, его лучшие натюрморты и «ню», и лучшие портреты в грузинском стиле пишутся в Париже. Рядом с Эйфелевой башней его как будто не сильно одолевает соблазн что-нибудь выстроить, отлить, сварить и склепать. Он работает кистью по холсту, как нормальный художник, и у него хорошо получается.

Лучшие из вещей Церетели увеличивают весомость невидимой, но существенной «кладовой» Союза в той же степени, что и на редкость изобретательные и элегантные работы Э. Дробицкого. Как бы детская радость жизни и в то же время парижская изощрённость живописи А. Любавина и мерцающие чудеса визуальной медитации в монументальных рисунках тушью С. Морозова (их никак не присоседишь к графике). Н. Мухин регулярно удивляет внимательных зрителей тем, что соединяет православный канон иконописания с неканоническими жизненными сюжетами и добивается искренности и остроты. Конструктивистская стилистика А. Ситникова вбирает в себя знаки и иносказания мифологического сознания. Такие теперь выстраиваются соседства.

Т. Салахов поднялся до такой высоты, что способен писать простые натюрморты и интерьеры буквально в три краски (иногда добавляя к ним четвёртую в виде праздничного подарка), и трудно не залюбоваться этими строгими и скупыми «фразами» маэстро. Кавказ и Восток всё еще неотделимы от русской культурной среды. К. Хачатрян пишет свои темпераментные «космические фантазии», поселившись в Смоленске. А. Зарипов не дает нам забыть о сказочных ночах в Средней Азии и становится видным деятелем культуры Москвы. Жизнь разбросала, она же и соединила. Что она дальше ещё вытворит, никто не возьмётся предсказать. С. Окштейн выучился на художника в Одессе, а теперь выставляется в Америке и России и завораживает глаз своим «карандашным гиперреализмом».